Повелительница неба

Как получилось, что вы, шестикратная чемпионка мира, выиграли Гран-при только сейчас?

Это связано прежде всего со спецификой Гран-при. К сожалению, у российских пилотов очень мало «налетанных» часов, время для тренировок ограничено. Подготовке к четвертому упражнению, которым на чемпионате мира является фристайл, мы, как правило, почти не уделяем внимания. Между тем это и есть основа Гран-при. Дополнительную сложность создает необходимость выполнять фигуры под музыкальное сопровождение, тогда как на чемпионате мира мы под музыку не летаем.

Что принесла вам победа в Гран-при, помимо призовых и турнирных очков? Обращались ли к вам какие-либо коммерческие структуры с предложениями о спонсорстве или участии в промоакциях?

Нет, ничего подобного не было. Пожалуй, главное, что я получила от этих соревнований, – гордость от осознания того, что впервые в истории женщина стала обладателем Гран-при FIA по высшему пилотажу, и этой женщиной являюсь я.

В авиационном спорте перегрузки порой даже выше, чем в «Формуле-1». Как вы к ним готовитесь, как справляетесь с их последствиями? Есть ли у вас специальный комплекс упражнений?

Перегрузки у нас действительно достигают порой наивысшей отметки в 10 G. Конечно, пилот должен быть физически подготовлен, иметь хороший вестибулярный аппарат. Но главное, необходимы постоянные полеты. Если их нет, уже через два-три месяца перегрузки ощущаются как в первый раз, будто не было многих лет выступлений и тренировок. Поэтому сказать, что я к этому привыкла, нельзя.
К сожалению, специально разработанного комплекса упражнений не существует. Высший пилотаж – спорт взрослых людей, и у нас каждый подбирает физическую нагрузку под себя. Но такой индивидуальный подход – вынужденная мера и обусловлен нехваткой средств. У нашей команды после распада СССР не было ни одного тренировочного сбора, посвященного общефизической подготовке, отсутствует необходимый контроль за спортсменами. Получается, профессиональный самолетный спорт существует сегодня в России только на любительском уровне.

На прошедшем Гран-при вы выступали на Су-26, тогда как ваши западные коллеги в основном летают на Су-31. Чем объясняется ваша приверженность к более старой модели?

Я летаю на том самолете, который есть в наличии. Команда практически весь сезон тренируется на одной машине, и только за месяц до чемпионата мы получаем три самолета, выступаем – и возвращаем их обратно. Поэтому, как говорит наш тренер, мы универсалы: что нам дадут, на том мы и летаем.

Как вы, может быть, знаете, на соревновании мне представилась возможность немного побеседовать с Владимиром Путиным. Правда, нашу встречу с ним СМИ описали не совсем правильно: я не прорывалась к нему, а была в числе приглашенных на показ, где присутствовал президент. Меня узнал Сергей Иванов и представил ему. Естественно, Путин спросил, как дела у российских пилотажников. Я попыталась в двух словах рассказать о наших проблемах. Сказала, что в нашей стране лучшие самолеты в мире, лучшие авиаконструкторы и лучшие летчики, и мы должны бы ходить с гордо поднятой головой, но в действительности, к сожалению, стоим на коленях. Путин был очень удивлен, и я вкратце рассказала ему о том, что команда существует без самолетов и финансирования, что летчики занимаются этим спортом фактически на любительской основе. Нет ни стипендий, ни премиальных выплат, ни пенсий. Я, например, четыре года отсуживала себе пенсию и в итоге получила лишь 1048 рублей. Вот такие деньги платят в России лучшему пилоту мира. Все это очень грустно.

А западные спонсоры к вам не обращались? Или их присутствие в самолетном спорте не слишком приветствуется?

Были некоторые предложения, но я патриот, и пока у меня хватает терпения. Мне искренне хочется, чтобы российская авиация была лучшей в мире, и я готова для этого сделать все возможное. Конечно, можно уехать за границу. Если уж Путин не сможет ничего изменить, то, наверное, придется именно так и поступить.

Президент России дал вам какие-то конкретные обещания?

Он спросил, что именно необходимо сделать для улучшения ситуации.

Присутствовавший на встрече Сергей Иванов заверил президента, что он в курсе проблемы и пытается ее решить. Однако пока со мной по этому вопросу никто не связывался. Не хочется быть пессимисткой, но в то же время не хотелось бы, чтобы все опять закончилось ничем. Сегодня в России нет закона о малой авиации, и мы, по большому счету, не имеем права летать. На каждое выступление нужно получать отдельное разрешение, и порой это бывает сделать очень сложно.

А как обстоит дело с поддержкой самолетного спорта в бывших республиках СССР, ведь среди сильнейших пилотов очень много граждан Украины и Казахстана?

Я знаю, что на Украине сейчас открыли летное пространство. Судя по всему, они надеются обойти Россию в этом вопросе. Наверное, в нашей стране кому-то выгодно, чтобы воздушное пространство по-прежнему находилось под жестким контролем. Говорят, что если «открыть» небо, то все начнут летать и биться. Но ведь в мире такого не происходит: на Западе с этим нет проблем.

Вы не получали предложения о работе инструктором в иностранных авиационных группах?

Сейчас я бы не хотела уходить с головой в тренерскую работу, хочу реализовать себя в качестве спортсменки. Но иногда небольшую помощь оказываю. Сегодня российские пилоты востребованы практически во всех странах мира. Русская школа пилотажа считается лучшей, и очень многие иностранные пилоты хотят у нас учиться.

А пользуется ли российское государство вашими услугами в качестве инструктора – например, для подготовки пилотов в гражданской или военной авиации?

Нет, хотя, возможно, ему следовало бы это делать. Обучать летчика с нуля на военной технике очень дорого. Это миллионы долларов. Многие военные пилоты до сих пор способны летать только горизонтально, а ведь наша боевая техника способна творить чудеса. Легкая авиация – еще и самая дешевая, поэтому я считаю, что все будущие летчики должны начинать подготовку именно со спортивной авиации и высшего пилотажа.

Кстати, это относится и к гражданской авиации. Часто летчик пассажирского самолета не знает, что делать, когда машина входит во вращение, потому что способен только на горизонтальный полет. В теории он, возможно, что-то изучал, но на деле не имеет представления о том, что это за вращение и как из него выходить. Даже наши испытатели согласны с тем, что перед тем как начать управлять тяжелым самолетом, нужно полетать на пилотажном. Как показывает статистика, со спортивного самолета летчик легко пересаживается на другую технику. Но тем, кто пришел из большой авиации, очень тяжело в пилотажном самолете – они практически не способны на визуальный полет и могут ориентироваться только по приборам.

А как дела обстоят на Западе? Как там существуют спортивные команды, кто их поддерживает: коммерческие или государственные структуры?

И коммерческие, и государственные, и военные. Кроме того, там совсем другой уровень жизни: простой пилот авиакомпании может позволить себе приобрести собственный самолет, тренироваться на нем и ездить на чемпионаты. У нас летчик купить самолет не в состоянии. В России без государственной поддержки этот спорт существовать не может. Некоторые российские предприниматели уже летают, но они не стремятся выйти на мировой уровень, участвовать в соревнованиях.

Безусловно, если авиационный спорт станет олимпийской дисциплиной, государство будет уделять ему больше внимания. На ваш взгляд, каковы его шансы войти в программу Игр?

Я очень сомневаюсь, что это произойдет, потому что авиаспорт – очень дорогая дисциплина, им занимается ограниченное количество людей. Также традиционно считается, что в Олимпийских играх техника не должна играть большой роли, и определяющее значение отводится человеческому фактору. В 1997 году попытались провести своего рода Олимпиаду для воздушных видов спорта, но из этой затеи ничего не получилось: Всемирные воздушные игры («Икариада») состоялись лишь два раза. Возможно, в будущем что-то изменится. Но в любом случае я считаю, что авиационный спорт должен занимать в России такое же место, как и любая олимпийская дисциплина.