От Ла-Манша до Ironman. Василий Мозжухин – об арифметике выносливости

Для большинства людей, если они не бывшие спортсмены, триатлон и спорт на выносливость вообще – это поиск себя, попытка ответить на внутренние вопросы, показать, что вы способны не только решать набор бизнес-задач. Во всяком случае, так было в моем окружении. 

Самое ценное лично для меня – сохранять искренние чувства к тому, чем ты занимаешься: не пытаться доказать что-то другим. Очень легко сделать первый Ironman, очень легко сделать 10-й Ironman – сложно сохранять мотивацию после этого, особенно если у вас напряженный рабочий график. У меня есть знакомый, который ухитряется сохранять любовь к спорту уже почти 10 лет. Он врач с реально большим объемом операций и тем не менее дважды прошел Ironman, раз в год выезжает на «полужелезную» дистанцию – ежедневно находит час-полтора в день на спорт. 

Острота ощущений быстро притупляется: ты финишируешь на Ironman впервые, и кажется, что любишь весь мир, – эмоции невероятные. Первый марафон – так же. Во второй раз эмоций поменьше, но они сохраняются. В третий раз эмоциональная составляющая теряется, и ты относишься к этому как к длинной тренировке. 

Тем более у большинства людей, которые долго и осмысленно тренируются, результаты на Ironman находятся в диапазоне между 10 и 11 часами – в основном это потолок. Естественно, начинаешь ставить себе другие цели – больше, длиннее и так далее. Начинаются трейлы, ультратрейлы, ультрамарафоны, заплывы через Ла-Манш. 

После, когда ты осознаешь, что все это возможно, к сожалению, приходит опустошение. И важно сохранять эмоции на протяжении всего времени, когда тебе жизнь дает возможность заниматься спортом – по здоровью, по финансам. Мне кажется, это самое ценное.

Хорошо, что все закончилось.

Это прежде всего психологический заплыв. От физической подготовки спортсмена на Ла-Манше зависит только время. Если ты суперпловец, как Юрий Кудинов (пятикратный чемпион мира на дистанции 25 км. – Прим. БС), можешь выплыть из семи часов. Если средний пловец, как я, проплывешь за 13–15 часов. Если плох – за 25 часов. Сам факт доплывания не связан напрямую с физическими кондици­ями: сходит огромное количество очень сильных спортсменов, которые плывут на результат из восьми часов, а доплывают бабушки, которым около 70 лет.

Приведу пример. До заплыва я долго находился в Дувре: приехал заранее, чтобы готовиться в холодной воде. Моим любимым развлечением было смотреть трекинг-коды: кто куда плывет, какой прогноз погоды. Рефлекс выработался, как у собачки Павлова: проснулся – надо посмотреть прогноз. В один из дней там плыла какая-то бабуля – 60 с чем-то лет. Она приплыла, по-моему, за 26 часов. Мне кажется, ее прибило просто к берегу. 

Так что если человек ментально готов, он, в конце концов, доплывает. Дело не только в силах отдельно взятого человека, но и в ошибках пилота (для заплыва через Ла-Манш требуются лодка и группа сопровождения. – Прим. БС), погодных условиях, других форс-мажорах. Ты плывешь и можешь услышать: «Тебе до финиша полчаса, но надо вложиться».

Что такое «вложиться», когда ты уже проплыл 13 часов? Насколько после этого возможно ускориться?

Рядом с Францией очень сложные течения, достаточно сильные. Представьте реку с сильным течением: спортсмен, который плывет со скоростью 3 км/ч, сможет плыть вверх по течению, а того, кто будет плыть 2,9 км/ч – медленнее на одну десятую, – просто снесет. Хотя разница мизерная. С Ла-Маншем так же: если твоя скорость соотносится со скоростью течения, ты сможешь выйти на берег. Но если не получится, то через час ты можешь услышать: «Тебе шесть часов теперь плыть, потому что течение тебя пронесло мимо мыса, и нужно ждать, пока оно переменится в обратную сторону». Просто невозможно перегрести направление потока воды. И тут возникает психологическая история, как у этих бабушек. Не знаю, что у них в голове, но они могут спокойненько еще шесть часов поплавать полубрассом, полу-не-пойми-чем. Небыстро – по 1,5–2 км/ч. Еще шесть часов поплавали – течение сменилось, и их прибило к берегу.

На 30% зависит от везения: погоды, ветровой обстановки, течения в этот день. Еще 30% – от пилота. И оставшиеся 40% можно пополам разделить – на подготовку спортсмена и команду, которая сопровождает его. 

Да, совсем не много. В основном от психологии: как быстро человек начинает проситься на лодку, когда замерзает; как он воспринимает контакты с медузами. В Ла-Манше нет совсем опасных медуз – таких как морская оса. Но если говорить об относительно безвредной медузе – есть арктическая цианея: она дает достаточно серьезные ожоги – человек выглядит как после порки плетьми. 

За неделю до меня плыл американец – очень сильный спортсмен. Первые шесть часов он плыл по 4 км/ч – это довольно быстро. Наступила ночь, у него отключилась одна рука – видимо, был физически не готов к очень высокому темпу. Потом попал в поля медуз, плыл в итоге 18 часов и еле добрался до берега – выглядел как изрубленный. Когда лодка с ним подплыла к берегу на расстояние 300 м – ближе она не могла подойти из-за сетей, – он просто не понимал, в чем дело, плавал рядом с лодкой и не мог от нее отдалиться.

Часов девять я практически проспал. Первый час врабатывался, потом были первые поля медуз. Пришел в себя, когда приплыл уже во вторые медузные поля – на восьмом, девятом часу приблизительно. Были кризисы, естественно. У меня кризис случился между девятым и десятым часом – я стал замерзать при относительно теплой воде – 16–18 °С. Примерно час повторял про себя: «Это кризис. Он сейчас пройдет» – и, кстати, согрелся. Дальше игры разума продолжились: «Плыву до захода солнца. Плыву до маяка». За два-три часа до французского берега мне тренер, который был в группе поддержки, говорил: «Общались с пилотом. Он сказал, что надо добавить. Если не добавишь, плавать будешь очень долго. Сейчас нас тащит течение вдоль берега, и надо переплыть струю». Я смог вложиться – и еще через полтора часа вышел на берег. 

Были небольшие укусы. В полях медуз у меня скорость упала до 1 км/ч, потому что лодка и я просто маневрировали – капитан давал свисток, с лодки показывали – правее или левее. Конечно, это очень сказалось на темпе: арифметика Ла-Манша очень простая – на одну минуту остановился, потерял пять. 

У меня – нет. С утра образовалось легкое волнение, и где-то через пять часов вода практически успокоилась – абсолютно комфортное было плавание.

Осенью в России – в озерах, кроме того, выезжал на Майорку. На год выкрутил кран от горячей воды, чтобы привыкнуть к холодной, поскольку на Ла-Манше это самое главное. Когда ты плывешь час-два – одно, а когда делаешь это шесть часов подряд, происходит истощение запасов гликогена в организме. Нормально его восстановить все равно невозможно. Соответственно, энергию получаешь менее интенсивно путем жирового метаболизма, и греться тебе тяжелее. 

Длительный перерасход энергии накладывается на температуру воды, и поскольку в Ла-Манше вода 15–17 °С, то главной проблемой становится терморегуляция. Если ты понимаешь, как ее контролировать, это решает большое количество проблем заплыва.

Да, в конце, после ускорения финишного. Мышцы уже начали отказывать, но травмы не было, поэтому и восстановление тоже отсутствовало. Не могу вспомнить, чтобы во время заплыва появлялась выраженная боль: только в плечах в последние 1,5 часа – но это было некритично. Возникли, конечно, потертости из-за щетины: я стер себе все плечи – несмотря на то что выбрился с утра начисто, за время плавания щетина отросла, и соленая вода дополнительно раздражала. Но после Ла-Манша я в воду не заходил год.

Скорее, я думаю, наплавался, наигрался. Это история об эмоциональном выгорании. Прошли сильные эмоции – и просто так плавать казалось как-то странно. 

В первые полгода – да, но чем ближе к старту, тем уверенности меньше оставалось. Когда полтора месяца находился в Дувре, видел, как не доплывают очень подготовленные люди, как меняется каждую секунду погода. Я должен был стартовать несколько раз. Это было так – пилот говорит: «Все, стартуем. Приезжайте». Приезжаю – погода испортилась. Тебя постоянно трясет, ты на нервах – непонятно: плывешь или нет. Начинает уходить форма, ты растренировываешься – а нагрузку нормальную (тренировку в 6–7 часов) дать не можешь, потому что не восстановишься к заплыву. 

Один раз я решил: сплаваю хотя бы четыре часа. Уже доплываю, ко мне прибегает супруга и говорит: «Звонил пилот, у него сошел пловец. Готов тебя взять через час». А куда я? Я уже потренировался. 

Кроме того, есть очередь на лодку из пловцов, из двух-трех человек. В моем случае это выглядело так. Первый посмотрел – погода средненькая: «Нет, не поплыву». Очередь переходит ко второму: «Плывешь?» Он: «Нет, не поплыву». Я был третьим в очереди и согласился – поплыл уже в период высоких течений, что и обусловило длительное время заплыва, поскольку траектория была сложная. 

Сначала – легко, потом – наоборот. К своему классическому весу, 85 кг, я так и не смог вернуться: либо к низкой весовой категории нужно иметь склонность, либо много тренироваться. Мотивационная история у меня ослабла, потому что после Ла-Манша я уже не видел для себя интересных вызовов. Но в целом за полгода сбросил порядка 20 кг. 

Сделать Ironman в России. Гонка будет 19 июля: она внесена сейчас в график особо важных спортивных мероприятий Санкт-Петербурга.

Сейчас разрабатывается проект велоэтапа: мы хотим сделать его очень интересным. Предполагается, что велоэтап пройдет через Яхтенный мост, Приморское шоссе, и дальше на дамбу Санкт-Петербурга, в Кронштадт. Плавание будет в Гребном канале, а бег по Елагину острову. 

Если удастся получить все необходимые согласования, мы сделаем красивый плоский велоэтап. При хорошей погоде и в отсутствие ветра он будет быстрым. Бег пройдет по парку, в тени деревьев, так что если случится жара, она не слишком скажется. Скорее может быть прохладно.

На первый год подтверждено 2000 официальных слотов. Плюс 500 девушек, а может быть, и больше, пробегут 5 км на забеге-сателлите Iron Girl, и 1000 детей поучаствуют в забеге Iron Kids. В целом, думаю, около 10 тыс. гостей посетят город в этот момент: мы надеемся на большое количество иностранных участников, поскольку для Санкт-Петербурга существует облегченная система получения электронной визы – иностранцам виза выдается всего за четыре дня, и они получают въезд на восемь дней в город. По нашим подсчетам, участники потратят около 5–6 млн евро за время посещения. 

Безусловно. Мне кажется, все организаторы триатлонных стартов мечтали провести эту гонку в России. Я думаю, классно, что это наконец произойдет.

Я их не разрабатываю, но интегрирую в тренировочный процесс: работаю как с любителями, так и с профессионалами, с национальной сборной по триатлону, с трековой велосипедной командой «Марафон-Тула»; провожу семинары для тренерского состава. 

Работа идет на основе данных, которые получают с датчиков мощности. Они позволяют грамотно выстраивать нагрузку, оценивать прогресс реалистично и без больших лабораторий. Велоспорту в этом смысле повезло – первые датчики мощности появились 30 лет назад. Соответственно, давно есть возможность обрабатывать большие массивы данных. Сейчас датчики мощности стали использоваться в беге, несмотря на первоначальный огромный скептицизм. Но они действительно работают и улучшаются с каждым годом, с каждой моделью.

Появились мощные компьютеры, софтверное обеспечение: я использую порядка трех софтверных решений только при работе с велосипедом. Делаются интересные математические разработки в области гипоксических тренировок – ими занимаются ребята из Инновационного центра Олимпийского комитета, в частности Ирина Зеленкова. Они разрабатывают модели, которые прогнозируют ответ организма на гипоксические нагрузки.

Нет, это просто инструмент, но задача современного специалиста циклических видов спорта – знать эти все модели и понимать, как их применять.

Сейчас идет смена поколений в области тренерской практики. В России большое количество тренеров советской школы, которые привыкли работать так, как они работали всегда. 

Но есть молодые специалисты, которые по-другому смотрят на вещи, в том числе и на тренировочные вопросы. Я надеюсь, они смогут в ближайшем будущем изменить систему подготовки в спорте высших достижений, поскольку в основном эти люди работают с любителями. Считаю, что одни из лучших специалистов – те, кто приходит из медицины или биологии, но при этом имеют склад ума, как у физика, математика, и способны работать с данными.

Пока, к сожалению, в спорте высших достижений Россия не во всех видах спорта, но во многих осталась «за поворотом». Это выражение из велоспорта: когда человек настолько отстал, что соперник ушел вперед, «за поворот», и заглянуть туда невозможно.